Неточные совпадения
Я
остановился у двери и стал смотреть; но глаза мои были так заплаканы и нервы так расстроены, что я ничего не мог разобрать; все как-то странно сливалось вместе: свет, парча, бархат,
большие подсвечники, розовая, обшитая кружевами подушка, венчик, чепчик с лентами и еще что-то прозрачное, воскового цвета.
Перебиваете вы всё меня, а мы… видите ли, мы здесь
остановились, Родион Романыч, чтобы выбрать что петь, — такое, чтоб и Коле можно было протанцевать… потому все это
у нас, можете представить, без приготовления; надо сговориться, так чтобы все совершенно прорепетировать, а потом мы отправимся на Невский, где гораздо
больше людей высшего общества и нас тотчас заметят: Леня знает «Хуторок»…
— Сплю я плохо, — шепотом и нерешительно сказал Захарий. —
У меня сердце заходит, когда лежу,
останавливается. Будто падаешь куда. Так я
больше сижу по ночам.
Он
остановился на углу, оглядываясь:
у столба для афиш лежала лошадь с оторванной ногой, стоял полицейский, стряхивая перчаткой снег с шинели, другого вели под руки, а посреди улицы — исковерканные сани, красно-серая куча тряпок, освещенная солнцем; лучи его все
больше выжимали из нее крови, она как бы таяла...
— Братья, спаянные кровью! Так и пиши: спаянные кровью, да!
У нас нет
больше царя! — он
остановился, спрашивая: —
У нас или
у вас? Пиши:
у вас.
Зато после, дома,
у окна, на балконе, она говорит ему одному, долго говорит, долго выбирает из души впечатления, пока не выскажется вся, и говорит горячо, с увлечением,
останавливается иногда, прибирает слово и на лету хватает подсказанное им выражение, и во взгляде
у ней успеет мелькнуть луч благодарности за помощь. Или сядет, бледная от усталости, в
большое кресло, только жадные, неустающие глаза говорят ему, что она хочет слушать его.
Райский подождал на дворе. Яков принес ключ, и Марфенька с братом поднялись на лестницу, прошли
большую переднюю, коридор, взошли во второй этаж и
остановились у двери комнаты Веры.
В бумаге еще правительство, на французском, английском и голландском языках, просило
остановиться у так называемых Ковальских ворот, на первом рейде, и не ходить далее, в избежание
больших неприятностей, прибавлено в бумаге, без объяснения, каких и для кого. Надо думать, что для губернаторского брюха.
У Вусуна обыкновенно
останавливаются суда с опиумом и отсюда отправляют свой товар на лодках в Шанхай, Нанкин и другие города. Становилось все темнее; мы шли осторожно. Погода была пасмурная. «Зарево!» — сказал кто-то. В самом деле налево, над горизонтом, рдело багровое пятно и делалось все
больше и ярче. Вскоре можно было различить пламя и вспышки — от выстрелов. В Шанхае — сражение и пожар, нет сомнения! Это помогло нам определить свое место.
Мы
остановились в нерешительности
у мостика, подле
большого каменного европейского дома с настежь отворенными воротами.
Приехав в Петербург и
остановившись у своей тетки по матери, графини Чарской, жены бывшего министра, Нехлюдов сразу попал в самую сердцевину ставшего ему столь чуждого аристократического общества. Ему неприятно было это, а нельзя было поступить иначе.
Остановиться не
у тетушки, а в гостинице, значило обидеть ее, и между тем тетушка имела
большие связи и могла быть в высшей степени полезна во всех тех делах, по которым он намеревался хлопотать.
Небольшая, но плотная фигура Лоскутова, с медленными, усталыми движениями, обличала
большую силу и живучесть; короткая кисть мускулистой руки отвечала Привалову крепким пожатием, а светло-карие глаза, того особенного цвета, какой бывает только
у южан,
остановились на нем долгим внимательным взглядом.
Остановилась и смотрит; а глаза
у ней, как
у сокола, желтые,
большие и светлые-пресветлые.
Дверь тихонько растворилась, и я увидал женщину лет двадцати, высокую и стройную, с цыганским смуглым лицом, изжелта-карими глазами и черною как смоль косою;
большие белые зубы так и сверкали из-под полных и красных губ. На ней было белое платье; голубая шаль, заколотая
у самого горла золотой булавкой, прикрывала до половины ее тонкие, породистые руки. Она шагнула раза два с застенчивой неловкостью дикарки,
остановилась и потупилась.
На самом перевале,
у подножия
большого кедра, стояла маленькая кумирня, сложенная из корья. Старик китаец
остановился перед ней и сделал земной поклон. Затем он поднялся и, указывая рукой на восток, сказал только 2 слова...
В верхней части река Сандагоу слагается из 2 рек — Малой Сандагоу, имеющей истоки
у Тазовской горы, и
Большой Сандагоу, берущей начало там же, где и Эрлдагоу (приток Вай-Фудзина). Мы вышли на вторую речку почти в самых ее истоках. Пройдя по ней 2–3 км, мы
остановились на ночлег около ямы с водою на краю размытой террасы. Ночью снова была тревога. Опять какое-то животное приближалось к биваку. Собаки страшно беспокоились. Загурский 2 раза стрелял в воздух и отогнал зверя.
В деревнях и маленьких городках
у станционных смотрителей есть комната для проезжих. В
больших городах все
останавливаются в гостиницах, и
у смотрителей нет ничего для проезжающих. Меня привели в почтовую канцелярию. Станционный смотритель показал мне свою комнату; в ней были дети и женщины, больной старик не сходил с постели, — мне решительно не было угла переодеться. Я написал письмо к жандармскому генералу и просил его отвести комнату где-нибудь, для того чтоб обогреться и высушить платье.
Но рядом с его светлой, веселой комнатой, обитой красными обоями с золотыми полосками, в которой не проходил дым сигар, запах жженки и других… я хотел сказать — яств и питий, но
остановился, потому что из съестных припасов, кроме сыру, редко что было, — итак, рядом с ультрастуденческим приютом Огарева, где мы спорили целые ночи напролет, а иногда целые ночи кутили, делался
у нас
больше и
больше любимым другой дом, в котором мы чуть ли не впервые научились уважать семейную жизнь.
До Лыкова считают не
больше двенадцати верст; но так как лошадей берегут, то этот небольшой переезд берет не менее двух часов. Тем не менее мы приезжаем на место, по крайней мере, за час до всенощной и
останавливаемся в избе
у мужичка, где происходит процесс переодевания. К Гуслицыным мы поедем уже по окончании службы и останемся там гостить два дня.
Войдя в свой дом, Лизавета Прокофьевна
остановилась в первой же комнате; дальше она идти не могла и опустилась на кушетку, совсем обессиленная, позабыв даже пригласить князя садиться. Это была довольно
большая зала, с круглым столом посредине, с камином, со множеством цветов на этажерках
у окон и с другою стеклянною дверью в сад, в задней стене. Тотчас же вошли Аделаида и Александра, вопросительно и с недоумением смотря на князя и на мать.
Челыш и Беспалый в это время шептались относительно Груздева. Его теперь можно будет взять, потому как и
остановился он не
у Основы, а в господском доме. Антип обещал подать весточку, по какой дороге Груздев поедет, а он
большие тысячи везет с собой. Антип-то ловко все разведал
у кучера: водку даве вместе пили, — ну, кучер и разболтался, а обережного обещался напоить. Проворный черт, этот Матюшка Гущин, дай бог троим с ним одним управиться.
На Крутяш Груздев
больше не заглядывал, а, бывая в Ключевском заводе,
останавливался в господском доме
у Палача. Это обижало Петра Елисеича: Груздев точно избегал его. Старик Ефим Андреич тоже тайно вздыхал: по женам они хоть и разошлись, а все-таки на глазах человек гибнет. В маленьком домике Ефима Андреича теперь особенно часто появлялась мастерица Таисья и под рукой сообщала Парасковье Ивановне разные новости о Груздеве.
— Знамо дело, убивается, хошь до кого доведись. Только напрасно она, — девичий стыд до порога… Неможется мне что-то, Таисьюшка, кровь во мне
остановилась. Вот што, святая душа,
больше водки
у тебя нет? Ну, не надо, не надо…
У нас все в известном тебе порядке. В жары я
большею частью сижу дома, вечером только пускаюсь в поход. Аннушка пользуется летом сколько возможно,
у нее наверху прохладно и мух нет. Видаемся мы между собой попрежнему,
у каждого свои занятия — коротаем время, как кто умеет. Слава богу, оно не
останавливается.
Карета Варвары Ивановны
остановилась сначала
у одного
большого дома неподалеку от университета.
Менее чем через час доктор
остановился у подъезда довольно
большого дома, в приходе Николы Явленного.
— А на перепутье
у Марьи Карповны
остановился. Ведь мимо их приходилось:
больше для лошади, нежели для себя: ей дал отдохнуть. Шутка ли по нынешней жаре двенадцать верст махнуть! Там кстати и закусил. Хорошо, что не послушался: не остался, как ни удерживали, а то бы гроза захватила там на целый день.
Наконец
останавливается у трактира. Там, сквозь запотевшие стекла, чувствуется яркое освещение, мелькают быстрые
большие тени,
больше ничего не видно. Слышны звуки гармонии и глухой, тяжелый топот.
Теперь они сразу стали точно слепые. Не пришли сюда пешком, как бывало на богомолье, и не приехали, а прилетели по воздуху. И двор мистера Борка не похож был На двор. Это был просто
большой дом, довольно темный и неприятный. Борк открыл своим ключом дверь, и они взошли наверх по лестнице. Здесь был небольшой коридорчик, на который выходило несколько дверей. Войдя в одну из них, по указанию Борка, наши лозищане
остановились у порога, положили узлы на пол, сняли шапки и огляделись.
Но он спал, когда поезд
остановился на довольно продолжительное время
у небольшой станции. Невдалеке от вокзала, среди вырубки, виднелись здания из свежесрубленного леса. На платформе царствовало необычайное оживление: выгружали земледельческие машины и камень, слышалась беготня и громкие крики на странном горловом жаргоне. Пассажиры-американцы с любопытством выглядывали в окна, находя, по-видимому, что эти люди суетятся гораздо
больше, чем бы следовало при данных обстоятельствах.
И тёмные глаза Комаровского тоже нередко слепо
останавливались на лице и фигуре женщины, — в эти секунды они казались
большими, а белков
у них как будто не было.
— Ну и черт с ними! им до меня нет дела, и мне до них дела нет! — принимает он наконец героическое решение и,
остановившись на нем, все
больше и
больше погрязает под ферулой
у выборгской шведки Лотты…
Войдя наверх, Илья
остановился у двери
большой комнаты, среди неё, под тяжёлой лампой, опускавшейся с потолка, стоял круглый стол с огромным самоваром на нём. Вокруг стола сидел хозяин с женой и дочерями, — все три девочки были на голову ниже одна другой, волосы
у всех рыжие, и белая кожа на их длинных лицах была густо усеяна веснушками. Когда Илья вошёл, они плотно придвинулись одна к другой и со страхом уставились на него тремя парами голубых глаз.
Против меня
у распахнутой двери стоял стройный высокий богатырь в щегольской поддевке и длинных сапогах. Серые глаза весело смотрели. Обе руки размахнулись вместе с последней высокой нотой и
остановились над его седеющей курчавой головой. В левой — огромная жестяная банка, перевязанная бечевкой, а в правой —
большой рогожный кулек.
Любовь на секунду
остановилась в дверях, красиво прищурив глаза и гордо сжав губы. Смолин встал со стула, шагнул навстречу ей и почтительно поклонился. Ей понравился поклон, понравился и сюртук, красиво сидевший на гибком теле Смолина… Он мало изменился — такой же рыжий, гладко остриженный, весь в веснушках; только усы выросли
у него длинные и пышные да глаза стали как будто
больше.
В девятом часу вечера карета Рославлева
остановилась в
Большой Миллионной
у подъезда дома, принадлежащего княгине Радугиной.
Широкое лицо Крестовоздвиженского внезапно покраснело, а небольшие глаза сверкнули гневом… «Как
у быка, которого, подразнили красной суконкой», — мелькнуло
у меня в голове. Я смотрел на него, и он смотрел на меня, а кругом стояло несколько товарищей, которые не могли дать себе отчета, о чем мы собственно спорим. Крестовоздвиженский, несколько озадаченный моим ответом, сначала повернулся, чтобы уйти, но вдруг
остановился и сказал с натиском и с
большой выразительностью...
Сани
остановились около
большого странного дома, похожего на опрокинутый супник. Длинный подъезд этого дома с тремя стеклянными дверями был освещен дюжиной ярких фонарей. Двери со звоном отворялись и, как рты, глотали людей, которые сновали
у подъезда. Людей было много, часто к подъезду подбегали и лошади, но собак не было видно.
— «Разве не видишь, что хозяева», — отвечала солдатка; заметив, что псарь приближался к ней переваливаясь, как бы стараясь поддержать свою голову в равновесии с протчими частями тела, она указала своим спутникам
большой куст репейника, за который они тотчас кинулись и хладнокровно
остановилась у ворот.
Но все размышления внезапно пресеклись, исчезли, спугнутые страхом: Артамонов внезапно увидал пред собою того человека, который мешал ему жить легко и умело, как живёт Алексей, как живут другие, бойкие люди: мешал ему широколицый, бородатый человек, сидевший против него
у самовара; он сидел молча, вцепившись пальцами левой руки в бороду, опираясь щекою на ладонь; он смотрел на Петра Артамонова так печально, как будто прощался с ним, и в то же время так, как будто жалел его, укорял за что-то; смотрел и плакал, из-под его рыжеватых век текли ядовитые слёзы; а по краю бороды, около левого глаза, шевелилась
большая муха; вот она переползла, точно по лицу покойника, на висок,
остановилась над бровью, заглядывая в глаз.
Надо заметить, что от нашего Крылова и до Березовки Бржесских 60 верст, и я никогда почти дорогой не кормил, а
останавливался иногда на полчаса
у знакомого мне 60-летнего барчука Таловой Балки. Но по
большей части моя добрая пара степняков легко в 6 часов пробегала это пространство.
И
большой человек в рваном овчинном тулупе, в лохматой бараньей шапке, шагающий
у руля,
остановится недвижимо, заколдованный навеки, не будет рычать...
Тараска
остановился и выпустил Ваську. Васька был красен как рак, глаза его бегали, грудь высоко вздымалась, он тяжело дышал, и рука его за каждым дыханием порывалась к Тараске. Как только их отсюда выпустят, так и сомневаться невозможно, что
у них непременно произойдет
большое побоище.
Еще не выезжая из города, коляска принуждена была
остановиться на перекрестке,
у мостика через канаву, через который пробиралась
большая похоронная процессия.
Мы заметили
у него выбор предметов, подсказанный ему, без сомнения, патриотическими его чувствованиями: преимущественно
останавливается г. Жеребцов на тех явлениях нашей истории и жизни, которые ему кажутся хорошими; темные же стороны он
большею частию, особенно в древней Руси, указывает очень бегло или даже вовсе о них умалчивает.
Когда надоедало ходить, я
останавливался в кабинете
у окна и, глядя через свой широкий двор, через пруд и голый молодой березняк, и через
большое поле, покрытое недавно выпавшим, тающим снегом, я видел на горизонте на холме кучу бурых изб, от которых по белому полю спускалась вниз неправильной полосой черная грязная дорога.
И слезы даже
у нее от
большого сердца
остановились.
(Из столовой идёт Любовь. Она горбата и — чтобы скрыть своё уродство — всегда носит на плечах шаль или плед. Теперь на ней
большая жёлтая шаль.
Остановилась у пианино.)
Один из молодых молотобойцев, Мойше Британ, парень необыкновенно коренастый и сильный, вдруг спустился с берега и храбро один пошел по льду. Это был вызов. Он шел беспечно серединою пруда, и в руках
у него была
большая палка на длинной веревке. Порой,
остановившись, он пускал палку под ноги катающихся, и несколько человек упало. С берега раздавались ободряющие крики...
Поравнявшись с подъездом двухэтажного дома, наш караван
остановился, и тотчас же рядом со мной выросла фигура мужика. Он был в
большом полушубке, с головой, закутанной в башлык. Из-под башлыка торчал конец носа, заиндевевшие брови и белые усы. В одной руке
у него была
большая дубина, в другой трещотка, из чего мы заключили, что это ночной караульщик.